В настоящее время очевиден кризис теории и практики мультикультурализма. Более не представляется возможным игнорировать его уязвимые стороны и разобщающий потенциал.

Притязания мультикультурализма на объяснение и гармонизацию социальной жизни повсеместно радикально оспариваются. Его уже нельзя наивно отождествить с «единством в многообразии». Действительно, мультикультурализм сводит социальное пространство к миру разделённых сообществ, между которыми возведены непроходимые барьеры. Они живут отличной жизнью, неспособны найти общий язык, принципиально сориентированы на отдаление друг от друга. Группоцентристская социология мультикультурализма необоснованно отождествляет произвольно обозначенную групповую идентичность с принадлежностью к «культуре». Беспочвенно ставится знак равенства между культурной идентичностью и любым сообществом, заявляющим о своих якобы культурных задачах. Мультикультурализмом осуществляется неаргументированная и произвольная «культурализация» всех форм социального.

Теории мультикультурализма рассматривают «культуру» в качестве атрибута любой социальной группы, объявленной гомогенной и имеющей неподвижные и непроницаемые границы. При этом игнорируются принципы осознанной социализации, акцент делается на бессознательной принадлежности к группам, члены которых видятся невольниками общин, заключёнными искусственно возводимых «культурных» тюрем.

Мультикультуралистские теоретические конструкции не только обосновывают разрушение свободы выбора подлинных культурных образцов, но и отождествляют культуру с искусственно выделяемыми архаическими формами. Они низводят культурную идентичность к архаическим чертам, традиции — к предрассудкам, фольклору и декоративным украшениям. Искусственное культивирование архаического, развертывание теории и практик принудительной архаизации сочетается с игнорированием высоких эталонов культурной жизни. Принудительная архаизация соседствует с низведением высокой культуры к примитиву омассовлённой. Высокая культурная идентичность должна раствориться в «культурных» сообществах потребления. При этом наделённое превратным содержанием понятие культуры начинает служить дискриминационным социальным практикам.

Мультикультурализм содействует распространению привилегий на группы, выступающие с ничем не подкреплёнными претензиями представлять культурный мир больших и малых сообществ. Он обернулся спонсированием общин, совершенно необоснованно говорящих от имени наций и этносов, при том что поддержка развития подлинно высоких культурных традиций последних не предусматривается. Мультикультурализм содействует легитимации групп, за которыми не стоит соответствующей социокультурной онтологии, но которые выступают от имени этнических и национальных меньшинств. Признание ценности культуры меньшинства подменяется признанием самоценности, фактически, любой социальной группы.

Мультикультурализм стимулирует вырабатывание племенной идентичности, возведение искусственных границ, формирование сегментированного общества, конгломерата разделённых общин, самостоятельно организованных и обладающих собственным видением блага, истории и традиций. Последнее превращает сторонников мультикультурализма в ревизионистов истории. Безусловно, мультикультурализм нацелен на подрыв потенциала культурной и политической интеграции. Отстаивая приоритет архаического коллективизма, он создаёт угрозу гражданской солидарности и государственной целостности.

В мире замкнутых трайбалистских сообществ идея солидарности может быть безвозвратно утрачена. Не содействуя полноценному включению в социально-политическую жизнь, поскольку общие представления о ней оказываются размытыми, мультикультурализм провоцирует ренессанс клановости, сепаратизма, зоологического национализма, религиозного экстремизма. Очевидно, мир замкнутых общин при его длительной искусственной консервации может превратиться в пространство с альтернативными государственными системами управления. Не нашедшие общего языка социальные группы имеют, в конечном итоге, все основания осознать себя в качестве суверенных государственных систем.

Кризис мультикультурализма, этого философского детища неолиберализма и постмодернизма (в Европе, Австралии, Канаде и др. странах), ставит вопрос о его эффективном преодолении. Казалось бы, целесообразно вернуться к классическим, исторически вызревшим практикам нациестроительства. Однако столь очевидное решение упорно блокируется неолибералами-постмодернистами, которые не желают расставаться с ролью ведущих стратегов national building. Понимая, что катастрофа мультикультурализма делает его непривлекательным, неолиберальные и постмодернистские фабрики мысли нашли оригинальный «выход» из данной ситуации. Им стала программа строительства «гражданских наций».

Здесь сразу надо сделать оговорку. Речь идет именно о постмодернистских программах сооружения гражданских наций, которые не имеют ничего общего с реальным, исторически воплотившимся опытом созидания гражданских наций в различных странах мира. Очень важно отметить, что в ряде случаев постмодернистские программы конструирования гражданских наций позиционируются как якобы идущие на смену мультикультурализму, как нечто принципиально новое. Более того, некоторым постмодернистам хватает «смелости» делать бездоказательные заявления об «укорененности» подобного рода программ в истории сообществ. Перед нами «ход», направленный на отмежевание от несостоявшихся практик мультикультурализма, на камуфляж постмодернистских программ эффектом новизны и принципами историзма.

Нацелены ли неолиберально-постмодернистские проекты конструирования гражданских наций на преодоление мультикультурализма? Обладают ли они потенциалом новизны по отношению к нему? Можно ли с их помощью преодолеть разделяющие силы мультикультурности? Ответить на поставленные вопросы не так уж сложно. Достаточно обратиться к сочинениям Ю. Хабермаса — одного из ведущих концептуалистов неолиберального нациестроительства. «…Культура большинства должна быть выделена из ее смешения со всеобщей, в равной мере разделяемой всеми гражданами политической культурой; в противном случае культура большинства с самого начала задает параметры дискурса самопонимания. Становясь лишь частью, она уже не может формировать фасад целого…».

Итак, гражданская нация зиждется на строгом отделении некой всеобщей, абстрактной политической культуры от культуры большинства. Последнему должно быть отказано в праве задавать параметры дискурса национального самопонимания, «формировать фасад целого». «Связующие силы общей политической культуры, которая становится тем абстрактнее, чем больше субкультур она приводит к общему знаменателю, должны оставаться достаточно сильными, чтобы не допустить распада гражданской нации…». Иными словами, Ю. Хабермас определяет задачу конструирования сплоченной гражданской нации на базе максимально абстрактной политической культуры. Такое конструирование достигается через формирование множества «субкультур».

Производство последних как раз и призвано обеспечить абстрактность гражданской нации. Но о каких же субкультурах идет речь? Ответ очевиден: Ю. Хабермас прямо отождествляет свою позицию с позицией одного из теоретиков мультикультурализма, цитируя его фундаментальный тезис: «Поддерживая сохранение нескольких культурных групп в рамках единой политической общности, мультикультурализм требует также и наличия общей культуры… Члены каждой культурной группы… должны будут овладеть общим политическим языком и правилами поведения для того, чтобы получить возможность успешно участвовать в борьбе за ресурсы…».

В таком случае мультикультурализм есть средство возведения конструкции максимально абстрактной гражданской нации. Подобная нация должна выглядеть единой, сплоченной и целостной. Однако речь идет о единстве и целостности в смысле абстрагирования от ценностно и культурно насыщенной, исторически сформированной национальной жизни. Единство и целостность гражданской нации покупается ценой деконструкции нации как таковой, с ее культурой большинства и культурой меньшинств. Ведь «субкультуры» Ю. Хабермаса представляют собой отнюдь не подлинные культуры меньшинств. Они также конструируются через абстрагирование от действительных культурных ценностей, будучи своего рода микромиром абстрактной гражданской нации, ее атомами и молекулами. Приходится констатировать: гражданское единство Ю. Хабермаса достигается путем утверждения образов жизни, не совпадающих с исторически сложившимися образами жизни национального сообщества.

Итак, постмодернистское формирование «гражданской нации» предполагает опору на мультикультурализм. Искусственное тиражирование множества сообществ в социальных тканях, необоснованно отождествляющих свою групповую идентичность с принадлежностью к «культуре», должно не дать культуре большинства «формировать фасад целого» и привести к конструированию абстрактной общности, без всякого основания называемой гражданской нацией, так как подобная общность возводится через деконструкцию нации как таковой.

К сожалению, надо отметить, что в России существует целая группа экспертов, «продвигающая» постмодернистско-неолиберальную модель нациестроительства. В «лучшем» стиле указанных идейных направлений она позиционирует постмодернистские программы как «альтернативу» мультикультурализму. Ее представители говорят об «объединительном» потенциале своих теорий. Не приходится удивляться, когда из этой же экспертной группы исходят заявления о принципиальной расчлененности русского народа на множество сообществ, которые неспособны найти общий язык друг с другом. Искусственное выделение разобщенных сообществ в данном случае выявляет себя как метод деконструкции культуры русского большинства, его вытеснения из пространства «гражданской нации».

К сожалению, отдельные патриотически настроенные общественные деятели выбирают заведомо «слабые» стратегии сопротивления обозначенным теориям нациестроительства. Не знакомые со всеми ухищрениями постмодернистской и неолиберальной мысли, они ошибочно полагают, что речь идет о классической теории и исторически выверенных (если и не в российском опыте, то в опыте западноевропейских стран) практиках гражданского нациестроительства и подвергают критике дискурс гражданской нации как таковой, не замечая, что, в действительности, речь идет о замещении гражданской нации постмодернистским суррогатом.