Толерантность к унижениям как основная компетенция менеджера. Бета-самки и «ненаследные принцы». Почему в джазе до сих пор только девушки?

В индустрии, где я работаю, всегда остро стоит вопрос, где взять молодое пополнение. У нас не нефтянка, золотых гор нет, но условия, которые предлагаются в индустрии в смысле профессионального роста – они вполне внятные: за 5-6 лет добросовестной, а, главное, эффективной работы после окончания вуза — выход на уровень зарплаты примерно в два раза выше среднемосковской, за 10 лет – в три-четыре выше. По большому счету, в 27 лет человек получает те возможности, к которым в этом возрасте обычно и стремятся молодые люди – потусить по барам и клубам, поездить по заграницам, купить в кредит симпатичную иномарочку. А в тридцать с небольшим лет он уже может впрягаться в ипотеку. Дальше начинается уровень руководства компании, а в руководство попадают, понятно, уже не все. Повторяю, никакой «сказки Шахеразады», но за исключением нефтянки и топового консалтинга, картина по зарплатам везде в Москве примерно сопоставима. Для человека, не живущего иллюзиями и готового к усилиям, вариант, по идее, должен казаться вполне достойным и привлекательным. Почему же, несмотря на регулярные объявления о вакансиях, вменяемых кандидатов днем с огнем не найти, а если кто и находится, то, в 90 процентах случаев, это девушки, а не молодые люди?

В современной Италии есть любопытный феномен. Молодые люди до 35 лет предпочитают жить с мамами, хотя возможность снимать себе угол у них появляется лет с 25-27. Ужинать они приходят каждый день домой к маме, а если приводят к себе в комнату девушку, – а, собственно, куда еще они могут ее привести – то девушка должна проходить через строгий мамин кастинг. Если в 35-40 лет, ненаглядное дитятко, наконец, женится, то женится оно исключительно по маминому согласию, а, в изрядном количестве случаев, и по маминому личному выбору. Женившись, молодой итальянец не порывает связей с мамой. Фактически, мама передает сына невестке в лизинг, оставляя все привилегии правообладания за собой. Сынуля каждый день звонит маме и отчитывается, что он сегодня ел. Меню каждого ужина, приготовленного невесткой, подвергается критическому разбору. Также хороший сын должен ставить маму в известность обо всех подробностях супружеской жизни, включая интимные. По сути, мама незримо присутствует в супружеской постели в качестве третьего игрока, и ее отношения с сыном принимают форму виртуального инцеста.

Оставим на минуту хитросплетения католической души, где тайных закоулков больше, чем комнат в Ватикане. Вернемся к нашим российским реалиям. Московские молодые люди в возрасте 20-25 лет (возрасте, когда начинают искать себя в этой жизни), являются детьми мам, которым сейчас 40-50. Это дамы, чьи молодые годы пришлись на «лихие 90-е», и которые, как правило, тащили семью на себе, даже когда муж был в наличии.

90-е в менеджерской среде – это времена матриархата. Топ-менеджерами и владельцами бизнесов в те времена были почти исключительно мужчины, а, вот, среднее звено управления – руководители групп, начальники отделов и управлений/департаментов – по большей части, представляло собой «кошкин дом».

Одной из менеджерских компетенций является толерантность к унижениям. Она является базисной, и без нее в профессии делать практически нечего, как, например, нечего делать в музыке при полном отсутствии музыкального слуха или в спорте при неумении переносить большие нагрузки. У одного моего знакомого менеджера в резюме даже была строчка «прошел все виды унижений».

В 90-е годы мужчины еще пытались заниматься поиском себя и, придя в менеджмент (как правило, не от хорошей жизни), нередко задавались вопросом: «А зачем мне вся эта фигня, если я математик, физик, историк, филолог?» Каждый, соответственно, ставит для себя галочку в нужном месте. Российские же женщины действовали согласно императиву древнего анекдота: «Фигли думать, когда трясти надо». Соображение, что нужно кормить семью, всегда у них перешивало дискомфорт от не слишком любимого занятия. Другой работы, кроме «менеджерской», все равно не было (а торговать на рынке и «челночить» было еще непригляднее). И вопроса «почему я должен все это терпеть» для них просто не существовало.

Если на мужчину-менеджера наорет начальник, то тот призадумается, не стоит ли ему написать заявление об увольнении (естественно, только призадумывается, но ничего не напишет). А для женщины-менеджера начальственный ор – это всего лишь разновидность плохой погоды: погремит-погремит, да и рассосется, развеется. За 90-е и начало нулевых на «менеджерской» работе женщины съели такой пуд соли (причем, соли серой, общепитовской, а не гламурной морской крупнокристаллической), что бурные элоквенции босса о злосчастной судьбе каких-нибудь полимеров и их нецелевом использовании – это всего лишь маленький штришок к общему несовершенству мироздания, а не повод, обливаясь слезами и размазывая текущую косметику, писать заявление «по собственному желанию».

Если воспользоваться пелевинской терминологией, в офисных борьбе и трудах сформировалась целая когорта толстошкурых и доминантных бета-самок (альфа-самцы – это гендиректора и собственники бизнеса). Если у них в семье мальчики, то они неизбежно становятся жертвой виртуального инцеста – не залюблю, так замучаю (с девочками все как-то по-другому – их нужно невестить, выдавать замуж, и на них, в конечном счете, не выливается вся эта доморощенная эдиповщина, – ты мой и только мой — как в случае с мальчиками). Мальчики вырастают одновременно перехваленными и пришибленными.

У полуначальственных бета-самок существует твердая уверенность, что их растущее чадо непременно гений, хотя и плохо учится. Оставим вечную как мир тему, что у обеспеченных людей очень часто растут в семье митрофанушки (тема на тысячелетия древнее, чем сам Фонвизин со своим «Недорослем»). Есть один интересный нюанс: альфа-самцы, если это собственники бизнеса или федеральные чиновники, могут передать детям собственность или титул (вспомним назначения в советы директоров крупнейших банков с госучастием детей известных чиновников высокого ранга). А, вот, бета-самки могут дать им лишь стартовые возможности: хорошее образование, которые юные балбесы не всегда даже стремятся получать («на фига мне ваш гребаный Лондон – я лучше здесь буду с корешами дуть и бухать») и необязывающие связи («на работу мы его, конечно, возьмем, но дальше пусть сам себе дорогу пробивает»).

Будущие наследники альфа-престолов обычно рано или поздно входят в ум: уж больно большой куш на кону, и грех не поднять яблоко, которое само падает к твоим ногам. А у сыновей доминантных бета-мамаш появляется мощнейший демотиватор: у них и так все есть, что молодые менеджеры выцарапывают в процессе социал-дарвинистского отбора и первых «потных» карьерных успехов – модные гаджеты, дорогие шмотки и милые автомобильчики. Однако такие вещи, как уважение, влияние и власть на мамину зарплату автоматически уже не покупаются, и нужно чего-то добиваться самому. Чего делать абсолютно не хочется – успех-то не гарантирован, а привыкли с детства к лести и моментальному обладанию. Выравниваться на старте общего «крысиного забега», где число призовых мест на финише строго ограничено, этим «ненаследным принцам», ой, как не нравится.

Вот, и получается: «Я такой сложный — эта работа не для меня». А ему в ответ: «Ничего страшного, попробуй, сынок другую. Ты, ведь, у меня такой талантливый». Так и кочуют от офиса к офису лет до тридцати, нигде больше чем на полгода-год не задерживаясь. Мама все «понимает и принимает», и, в конечном счете, сажает сынулю на «домашний вэлфер», где сумма регулярно выдаваемых карманных денег значительно превышает сумму нерегулярно зарабатываемых. А работают – именно, в смысле работают – везде девушки. Поэтому у нас в России праздник 8 марта так легко перешел в новые времена, несмотря на весь свой нелепый клара-цеткиновский бэкграунд.